С его собственных слов

Том 13, глава 12

10 июня 2013

Анатолий Федорович Пиняев (Ананта-шанти даса) был первым советским преданным Харе Кришна. За свою активную проповедь по всему СССР и из-за того духовного  влияния, которое он оказывал на многих людей, его на протяжении пяти с половиной лет подвергали жестокому обращению в разных советских спецпсихбольницах. Ниже выдержки из его интервью февраля 1988 года.

Я начал проповедь сознания Кришны после приезда Шрилы Прабхупады в Москву в 1971. Постепенно оно стало широко распространяться, и люди Советского Союза все больше им привлекались. Власти беспокоило, что многие представители интеллигенции заинтересовались сознанием Кришны. Духовность тогда считалась преступлением – начались репрессии.

Вообще в Советском Союзе это было похоже на взрыв сознания Кришны. Потому власти были напуганы и старались дискредитировать движение, представляя его как группу ненормальных преступников. Из-за того, что я был первым проповедником и единственным учеником Шрилы Прабхупады, меня пытались подавить и выставить  преступником, потерявшим рассудок. Суд обвинил меня с моими духовными братьями в обучении вегетарианству, про которое говорилось, что оно вредно для организма, и в обучении мантрам и молитвам, которые объявлялись пагубными для психического состояния человека. По этим нелепым пунктам нам и предъявили обвинение.

Меня посадили в тюрьму, а каждого последователя сознания Кришны в стране старались выставлять сумасшедшими. Позже меня перевели  в психбольницу тюремного типа. Врачи там говорили, что их учили тому, что верующие люди ненормальны, что только душевнобольные могут думать, что есть Бог, есть дух, что мы являемся духовными искрами, а не телами.

На протяжении многих месяцев мне проводили курсы лечения, препараты вводили три раза в день. Было настолько плохо, что единственное, что я мог делать – это лежать. Это были средства, делающие человека неспособным сконцентрироваться на чем бы то ни было. Если бы я попытался петь, мне бы ввели такую дозу, что я бы умер. Лежать было очень дискомфортно; эти средства делают беспокойным и вынуждают непрерывно менять положение тела. Я ощущал огромную слабость и дискомфорт. Эти походило на пытки на протяжении долгих месяцев и лет. Единственным перерывом в пытках было время, когда я засыпал ночью.

Как только психиатры признали меня сумасшедшим, то перевели из обычной тюрьмы в тюрьму особого типа в Смоленске. Это было там же, где и обычная тюрьма, но это были специальные камеры, для психических заключенных. Одновременно и тюрьма, и психбольница. В маленьких камерах жило примерно по двадцати человек, не хватало даже свежего воздуха. Купались нерегулярно, иногда меньше чем раз в три недели. У многих были вши.

Само место было очень грязным. Еду готовили отвратительно. У людей выпадали зубы, кровоточили десны. Я ел очень мало. Все там было проблематично, даже охранники были из преступников. Это было место для умалишенных заключенных, и между ними были постоянные драки. Давление шло и от врачей, и от охранников, и от заключенных, – от всех. Все были очень беспокойны. Родственникам моим сказали, что меня теперь уже никогда не выпустят.

Заключенных наказывали по любому поводу. Я старался стирать одежду и каждое утро хотя бы частично омываться. За это меня не раз наказывали. Им это не нравилось. Охранники несколько раз пытались меня избить.

Психологическое давление было все время. Препараты давали по любому поводу и под любым предлогом. Так или иначе, но врачи решили, что меня можно перевести из спецпсихбольницы в обычную тюрьму. Однако КГБ это не понравилось, их целью было продержать меня там всю жизнь.  И меня переправили в другую психбольницу тюремного типа, в Орле.

Там все поражались тому, что меня посадили за проповедь религии. Говорили, что власти ко мне невероятно жестоки, и никто не понимал, почему.

От мамы я узнал, что по всему миру мои духовные братья начали кампанию за освобождение меня и других преданных, сидящих в тюрьмах Советского Союза. Ситуация понемногу менялась. За последние полгода в Орле произошли кое-какие изменения, так что я начал больше проповедовать.

В Смоленске я был в камере у доктора, известного своими садистскими наклонностями. Но орловский доктор сказал мне, что мой рассудок в полном порядке и что по его мнению я нахожусь в спецпсихтюрьме по политическим мотивам. До перестройки в нашей стране подавлялись все проявления духовной и интеллектуальной жизни. Доктор сказал: «Время работает на вас. В стране перемены, к тому же вам помогают из-за границы, так что рано или поздно вас отпустят». Он мне сочувствовал, и я ему проповедовал. Я очень благодарен моим духовным братьям и людям со всего мира, кто делали хотя бы что-то, чтобы освободить меня.

Освобождение мое из спецпсихбольницы в Орле было очень странным и необычным. Однажды мой врач, подозвав меня, сказал, что потрясен: из Москвы пришли бумаги о моем освобождении. И что должен приехать московский профессор для участия в медицинской комиссии для разрешения моего освобождения.

Приехав,  профессор долго разговаривал с доктором без моего присутствия. Под конец он сказал ему: «Да, он совершенно нормален. Мы его выпустим, но диагноз оставим как сейчас, потому что его состояние  может снова проявиться в будущем». Когда доктор рассказал мне об этом, я попросил его спросить профессора: «А кто даст гарантию, что и вы не помешаетесь через какое-то время?» Доктор ответил: «Да, я спросил его об этом, и он ответил, что нашел симптомы психического заболевания также и у себя самого».